Пути паломников из Центральной Азии на Ближний Восток веками оставались важнейшими каналами культурного обмена, политического взаимодействия и религиозной практики. Маршруты, связывавшие Мавераннахр с Хиджазом, не были статичными: они изменялись под воздействием войн, династических сдвигов и дипломатических отношений между региональными державами. В книге “Central Asian Pilgrims. Hajj Routes and Pious Visits between Central Asia and the Hijaz” (2020) особое внимание уделено тому, как политические обстоятельства в разные эпохи перекраивали эти дороги и формировали опыт путешествующих. Глава Томаса Уэлсфорда “The Re-opening of Iran to Central Asian Pilgrimage Traffic, 1600-1650” сосредоточена на переломном периоде XVII века, когда Иран после долгого противостояния Сефевидов и узбекских династий вновь стал доступным для паломников из Центральной Азии. Автор показывает, что «возвращение» этого пути было обусловлено не только дипломатическими изменениями, но и цепью политических кризисов, в которых бегство правителей и знати через Иран постепенно нормализовало сам маршрут. Рассказ о событиях 1600–1650 годов позволяет Уэлсфорду продемонстрировать, как индивидуальные траектории изгнанных ханов, их религиозно оформленные отъезды и практика поиска убежища у шахов Ирана создавали новые культурные и логистические возможности для движения к Хиджазу.
Тем самым глава связывает политическую историю региона с трансформацией религиозной мобильности: то, что начиналось как вынужденный путь изгнанников, со временем превратилось в легитимный и востребованный канал паломничества. Через анализ источников XVII–XVIII веков Уэлсфорд раскрывает механизмы формирования этой связности и поднимает более широкий вопрос о том, как меняющиеся политические ландшафты формируют пространство священных путешествий.
Бегство валий Мухаммада в Иран в 1611 году
В 1611 году валий Мухаммад-хан, тукай-тимуридский правитель Мавераннахра, был вынужден покинуть Бухару, спасаясь от племянников Имам-Кули и Надир-Мухаммада, сыновей его покойного брата. Он бежал в Иран, пересекши Амударью.
По описанию хрониста XVIII века Хаджи Мир Мухаммад-Салима («Силсилат ас-салатин», ок. 1730), после вступления на престол в 1605 году валий Мухаммад назначил Имам-Кули наместником Самарканда, а Надир-Мухаммада – Шахрисабза. Вскоре последний был переведен в Балх. Первоначально принцы поддерживали хана в подавлении конфликтов на юго-востоке владений, однако со временем стали усиливать собственную власть. Опасаясь их автономии, валий Мухаммад попытался снять их с должностей, но столкнулся с сопротивлением. Тогда он назначил к каждому принцу попечителя, однако их вскоре убили сторонники Имам-Кули и Надир-Мухаммада.
Принцы сосредоточили силы в Балхе. Занятость войска валий Мухаммада на севере не позволяла ему предпринять решительные меры, и он заключил с ними соглашение: пока они остаются в Балхе и не идут на север, он не нападает. Год сохранялся напряженный мир, но весной 1611 года принцы выступили вперед. У Карши их войска встретили силы валий Мухаммада. Случайная паника заставила хана отступить в Бухару.
Однако Бухара не приняла его: местный хаким, узнав о поражении, отказался впустить хана, признавая силу Имам-Кули. Оставшись без опоры, валий Мухаммад взял сына Рустам-Мухаммада и около четырехсот сподвижников и направился к Чарджуй, в сторону Ирана.
Религиозная интерпретация бегства валий Мухаммада
Версия Хаджи Мира Мухаммад-Салима выделяется тем, что предлагает необычное объяснение бегства валий Мухаммада. В Силсилат ас-салатин утверждается, что, отправляясь к иранской границе, хан намеревался совершить таваф в Мекке и зиярат в Медине. Это толкование оказало заметное влияние на историографию: например, Одри Бертон пишет, что валий Мухаммад «немедленно бежал в Иран, надеясь совершить паломничество», хотя подобное утверждение весьма непрочно.
Проблема не только в невозможности достоверно определить мотивы, но и в том, что до появления Силсилат ас-салатин в XVIII веке нет никаких свидетельств, что валий Мухаммад когда-либо заявлял о намерении совершить хадж — ни подданным, ни Сефевидам. Утверждение об этой цели не подтверждается ни одним источником XVII века. В других хрониках бегство объясняется поиском помощи Сефевидов в борьбе с племянниками или стремлением к убежищу. Особенно показательно, что в Тарих-и ‘алам-ара-йи Аббаси Искандер-бек Мунши, подробно описывающий этот эпизод, вовсе не упоминает религиозный мотив.
Возникает вопрос: откуда взялось это толкование у автора XVIII века? Один вариант — использование им утраченного источника. Это было бы логично, учитывая наличие в его тексте заимствований из исчезнувшей литературы начала XVII века (например, при описании событий, связанных с Баки-Мухаммадом). Но если бы подобный источник существовал, следы его должны были бы проявиться и в других сохранившихся работах. Поскольку этого не наблюдается, религиозная трактовка, скорее всего, является собственным добавлением Хаджи Мира Мухаммад-Салима.
Такое вмешательство вписывается в характер ряда его интерпретаций, отражающих его представления о прошлом. Однако приписывая валий Мухаммаду религиозную цель, автор руководствовался не столько сознательным замыслом, сколько укорененными предпосылками своего времени. К моменту создания Силсилат ас-салатин некоторые тукай-тимуридские ханы действительно покидали Бухару и отправлялись в Иран под предлогом намерения совершить хадж. Именно эта изменившаяся историческая реальность и сформировала его интерпретацию событий 1611 года.
Формирование нового паломнического маршрута через Иран в XVII веке
Первым из бухарских ханов, совершивших хадж через Иран, стал племянник валий Мухаммада — Имам-Кули. В 1641 году, страдая от ухудшения зрения и испытывая давление брата Надир-Мухаммада, он передал власть, отправился в Иран, прошел через Мерв, Мешхед и Исфахан, встретился с шахом, затем направился в Багдад и Хиджаз, где прожил два года и умер, будучи похороненным в Медине. Следующим был Надир-Мухаммад: под угрозой свержения в 1651 году он также заявил о намерении совершить хадж, но умер в Семнане. Его тело перевезли в Медину. Третьим стал его сын Абд ал-Азиз. В 1681 году, не справляясь с восстаниями, он отрекся в пользу Субхан-Кули и двинулся на запад. Через Чарджуй и Мерв он достиг Исфахана, где был принят шахом Сулейманом, затем отправился в Мекку, прожил там два года, но умер на обратном пути в Мухе.
Таким образом, между 1641 и 1681 годами три последовательных хана отправлялись в Иран под предлогом хаджа. Автор Силсилат ас-салатин, писавший уже после этих событий, воспринимал такую практику как норму, и потому приписал паломническую цель и более раннему путешествию валий Мухаммада. Однако это анахронизм: в 1611 году для среднеазиатцев путь на хадж через Иран не был обычным.
До XVI века маршрут через Иран действительно был основным: Джами путешествовал в Хиджаз через Нишапур и Багдад, Мухаммад Яхья — через Герат и Йезд. Но с начала XVI века длительный конфликт между шиитскими Сефевидами и суннитскими абулхайридами сделал границу труднопроходимой. Венецианские наблюдатели фиксировали нежелание Сефевидов пропускать «татар», а путешествие сопровождалось рисками. Изредка паломники все же пользовались этим путем, но реже, чем предполагается в современной литературе. В результате сформировались два других маршрута: через Хорезм и далее к Кавказу и Курдистану — им пользовались Мансур Хаджи Тархан Дадхвах и Дуст Чухра-Агасы, или путь через Хорезм на юг, в Иран в обход Хорасана — попытка, предпринятая джуйбарским шейхом Мухаммадом Исламом, оказалась безуспешной. Оба маршрута были трудными: некоторые паломники разворачивались назад, как Дин-Мухаммад в 1573 году.
К середине XVI века переход через Сефевидов стал настолько затрудненным, что прямой путь из Мавераннахра через Хорасан почти исчез из практики. Именно поэтому путешествия ханов через Иран в XVII веке выглядят как новый культурный сдвиг. Он стал возможен благодаря изменению характера ирано–центральноазиатских связей. На его формирование повлияли такие фигуры, как валий Мухаммад, который в начале XVII века использовал Иран как место убежища. Этот опыт, повторенный другими, постепенно делал маршрут через Иран более приемлемым и легитимным для правителей Центральной Азии.
Эволюция политического бегства и изменение отношений с Ираном (XVI–XVII вв.)
Когда люди попадают в беду, они бегут. Центральная Азия тех времен не была исключением. До примерно 1570 года лишенные власти Абулхайриды обычно искали убежище в другом регионе самого Бухарского ханства. Это позволяла высокая децентрализованность: с начала XVI века власть была разделена между четырьмя семьями, базировавшимися в Бухаре, Самарканде, Ташкенте и Балхе, и верховный хан с трудом вмешивался в дела других ветвей. Так, в 1567 году самаркандский принц Абулхайр, захвативший Шахрисабз, избежал наказания, вернувшись к родственникам в Самарканд. После 1570-х ситуация изменилась: линия Джанибекидов постепенно монополизировала власть, при Искандаре и Абд Аллахе II ханская власть распространилась на окраины. Чтобы чувствовать себя в безопасности, беглецам теперь приходилось уходить за пределы ханства — к могольскому двору в Восточном Туркестане, к казахам или к мангытам в Дешт-и Кипчак.
Существовал и другой ресурс: объявить вынужденную эмиграцию благочестивым отъездом «на хадж». На протяжении исламской истории паломничество служило удобной формой «почетной ссылки» — и для правителей, избавлявшихся от проблемных фигур, и для тех, кто искал приемлемое объяснение своему отсутствию. В Центральной Азии это действовало так же: в конце 1590-х годов дед валий Мухаммада, Яр Мухаммад, поссорившись с ханом, отправился из ханства в Индию, заявив, что оттуда морем поедет в Мекку. Для него, как и для Имам-Кули сорока годами позже, ссылка под видом хаджа была удобным выходом.
Тем не менее большую часть XVI века бегство именно в Иран оставалось крайне непопулярным. Причина была не только в трудностях пересечения оспариваемой хорасанской границы, но и в символическом унижении: для абулхайридского правителя бегство к Сефевидам — тем, кого он риторически обещал «уничтожить как шиитскую фитну», — выглядело бы капитуляцией. Узбекские и сефевидские источники приписывали Мухаммаду Шейбани клятву не прекращать походов на запад, пока не будет открыт путь к Мекке и Медине. Барак-хан якобы распространял свои претензии до самого Хиджаза. Абд Аллах II, захватив Герат (1588) и Мешхед (1589), казался близок к реализации этих амбиций и удовлетворял сторонников, требовавших изгнания Сефевидов из «четвертого иклима».
К концу XVI века тон изменился. Поражение Абд Аллаха при Кашгаре в 1594 году поставило крест на притязаниях на «всеобщую империю» и заставило признать, что «ересь кызылбашей» военным путем не устранить. В окружении Абд Аллаха становятся осознавать Сефевидов как одно из укоренившихся территориальных государств, с которым придется выстраивать modus vivendi. Неприязнь к шиитам никуда не делась, столкновения продолжались и в XVII веке, но исчезла иллюзия, что Иран можно просто стереть. Отсюда — усиление дипломатии: в конце 1590-х годов Абд Аллах и его сын Абд ал-Му’мин регулярно переписывались с шахом Аббасом, а в 1596 году абулхайридский правитель Герата Куль Баба Кукелташ отправил посольство с просьбой о защите среднеазиатских паломников, проходящих через Иран.
Лучше всего о сдвиге свидетельствует рост числа беглецов, а не паломников. Первыми, кого мы видим бегущими в Иран, были не бухарцы, а хорезмийцы. В 1593 году, когда Абд Аллах выступил против хорезмийского правителя Хаджи Мухаммада (в частности, за нападения на караваны, шедшие каспийским маршрутом в Мекку), тот, понимая неизбежность поражения, вместе с родственниками бежал в Исфахан, где был тепло принят Аббасом. Вскоре за ним последовали и подданные Бухарского ханства. Малик шах Хусейн Систани рассказывает, как жестокость Абд ал-Му’мина в Балхе к середине 1590-х вынудила его приближенных уходить на запад — в сефевидский Систан и дальше.
Массовый поток начался после смерти Абд Аллаха II в 1598 году. Его сменил Абд ал-Му’мин, но оказался столь жесток, что уже через год был убит эмиры, опасавшимися за себя. В отсутствие ясного наследника разгорелся кризис, эмиры разных городов выставили собственных «местных ханов». Наименее талантливым был бухарский правитель Пир Мухаммад — ленивый, трусливый, по слухам зависимый от опиума. Его непопулярность позволила тукай-тимуридскому принцу Баки Мухаммаду в 1599 году поднять восстание и свергнуть его. Часть сторонников Пир Мухаммада немедленно бежала в Иран в надежде, что Аббас, как недавно помог хорезмийскому изгнаннику Хаджи Мухаммаду вернуть власть в Хиве и Мерве, поддержит и их реставрацию.
Свержение Пир Мухаммада ознаменовало династический перелом: власть в Бухаре перешла от абулхайридской к тукай-тимуридской ветви — дальним кузенам прежней линии. Это радикально изменило риторику: давние враги Абулхайридов, Сефевиды теперь могли позиционировать себя как защитников их «законного наследия» против узурпаторов. Аббас якобы уверял двух абулхайридских принцев в Балхе, тревожившихся из-за наступления Баки Мухаммада, что Мавераннахр «издавна является наследственной территорией потомков Джанибек хана» и что он сочувствует их семье. Тем самым он ясно давал понять, что абулхайридские противники тукай-тимуридов могут рассчитывать на поддержку. Неудивительно, что после падения Балха в 1600 году беженцы массово устремились в Исфахан.
Аббас ограничился не только гостеприимством. Летом 1602 года он, вместе с двумя изгнанными балхскими принцами и крупным кызылбашским войском, выступил из Мешхеда к Балху, чтобы восстановить Абулхайридов в Восточном Хорасане. Поход завершился катастрофой: армию подкосила болезнь, сражения с войсками Баки Мухаммада так и не состоялось. Еще одна попытка реставрации в 1607 году также провалилась. После этого Аббас действовал более прагматично: его интересовало не то, какая именно династия правит в Мавераннахре, а укрепление влияния в восточных землях. Поэтому, когда в 1611 году к нему прибыл тукай-тимуридский изгнанник валий Мухаммад с просьбой о помощи против Имам-Кули, шах без колебаний согласился опереться уже на нового правителя.
Попытка реставрации валий Мухаммада обернулась третьим крупным поражением. Занятый османским наступлением в Азербайджане, Аббас не мог выделить серьезные силы и отправил с ним лишь небольшой отряд кызылбашей. Этого хватило, чтобы на время захватить бухарскую цитадель, но не чтобы устоять перед наступлением Имам-Кули и Надир-Мухаммада: живыми вернулись лишь пятьдесят–шестьдесят воинов, чтобы рассказать шаху о катастрофе. Тем не менее к 1611 году, несмотря на три провала за одно десятилетие, поток бухарских беженцев в Иран не иссяк. Исфахан прочно закрепился в воображении среднеазиатов как главное место поиска убежища — независимо от того, рассчитывали ли они на военную помощь.
Одним из тех, кто вскоре последовал этим путем, был джуйбарский шейх Абд ар-Рахим, шурин и ближайший союзник валий Мухаммада. Когда хан попытался вернуться на трон, Абд ар-Рахим одним из первых приветствовал его у ворот Бухары. После победы Имам-Кули ему было ясно, что рассчитывать на милость нового хана не приходится. Шейх объявил, что отправляется в хадж, но, в отличие от таких фигур, как Дуст Чухра-Агасы, не пошел через Хорезм, а сразу пересек Амударью и направился в Мерв, Мешхед и Нишапур — в Иран, где валий Мухаммад прежде нашел столь теплый прием. Узнав об этом отъезде, Имам-Кули пришел в ярость, конфисковал имущество шейха и, вероятно, опасался, что тот ищет в Иране поддержки для нового заговора. Но эти страхи уже не соответствовали политической реальности. Учитывая прежние провалы, Аббас в последующие после 1611 года годы явно не желал вмешиваться во внутренние дела Центральной Азии: беженцам, надеявшимся на военную поддержку, приходилось разочаровываться. Центральноазиатских просителей при дворе Сефевидов отныне, как правило, ориентировали не на восток — обратно в Мавераннахр, — а на запад.
Бегство как фактор трансформации паломничества в XVII веке
В этом заключена определенная ирония. Горстка среднеазиатских беженцев, можно утверждать, внесла больший вклад в повторное открытие Ирана для паломнического трафика из Центральной Азии, чем целые поколения абулхайридских ханов, которые риторически клялись избавить Иран от сефевидской угрозы. Признание слабости, а не демонстрация силы, сильнее всего способствовало облегчению наземного транзита для среднеазиатских паломников. Последовательно низложенные правители проходили через Иран по пути в Мекку. Их и их свиты пропускали, потому что для сменявших друг друга сефевидских шахов было лестно покровительствовать своим прежним противникам, щедро демонстрируя великодушие.
Можно возразить, что недостаток данных XVII века затрудняет определение того, какое влияние эти события оказали на религиозную практику «обычных» среднеазиатов. Однако даже если Сефевиды лишь изредка давали разрешение паломникам пересекать свою территорию, многие среднеазиаты явно сумели воспользоваться открывшимися возможностями. Целый корпус дипломатической переписки фиксирует переговоры, в ходе которых больной Имам-Кули добился разрешения на транзит через Иран не только для себя, но и для своей многочисленной свиты; а в Тарих-и Муким-хани говорится, что когда Абд ал-Азиз отправился в Хиджаз в 1681 году, его якобы сопровождали около 30 000 человек. Даже если эти цифры сильно преувеличены, ясно, что повторяющаяся практика ханских отречений и ухода в Мекку позволила многим людям совершить путешествие, которое столетием ранее было крайне затруднительным.
Последствия этой тенденции хорошо иллюстрирует Музаккир ал-ашаб — самаркандский литературный сборник около 1690 года. Как отмечает Роберт Макчесни в своем анализе произведения, его автор, Мухаммад Бади‘ Самарканди, описывает свои путешествия по Ирану и встречи там так, будто этот регион является неотъемлемой частью его собственной культурной ойкумены. В Силсилат ас-салатин история путешествия валий Мухаммада на запад в Иран ради хаджа у Хаджи Мира Мухаммада-Салима создает аналогичный образ трансрегиональной связанности. Но, сравнивая этот рассказ с совсем иными версиями бегства валий Мухаммада, представленными в семнадцативековых источниках, видна опасность принимать подобные взаимодействия за неизменную данность во времени. Историкам стоит помнить об искажающей оптике Хаджи Мира Мухаммада-Салима и учитывать, что для исследователя политических, культурных и религиозных связей между Центральной Азией и Ираном — как и где бы то ни было еще — longue durée неизбежно несет в себе свои риски.
